Чувствительность

Ирина Левонтина
Ирина Левонтина

Хорошо, что вокруг есть умные и наблюдательные люди. А то ведь мир так многообразен, что наблюдательности одного отдельно взятого человека совершенно недостаточно. Это я о том, что филолог и литератор Ольга Кушлина поделилась со мной следующим поразительным наблюдением. Сейчас мы то и дело слышим о защите религиозных чувств верующих (www.rg.ru/2013/06/30/zashita-site-dok.html), при этом защитники чувств подчеркивают, что, мол, так было и в России, ко­торую мы потеряли. Между тем, тут есть одна тонкость лингвистического свойства. В дореволюционной России бытовала преимущественно формулировка: оскор­бление религиозного чувства — в единственном числе. Так, у Брокгауза и Ефро­на читаем: «Святотатство <…> — имущественное посягательство, направленное на священные или освященные предметы, заключает в себе два момента: ко­рыстную цель <…> и оскорбление религиозного чувства верующих». Сейчас же резко преобладает форма множественного числа — религиозные чувства. Обра­щение к Национальному корпусу русского языка (http://ruscorpora.ru) показывает, что статистически это изменение прослеживается абсолютно четко.

Категория числа у существительных устроена весьма нетривиально. Это толь­ко в самых простых случаях формы единственного и множественного числа со­относятся как один — более одного (стул — стулья). В иных же случаях всё не так очевидно. Так, если речь идет не о легко считаемых предметах, то может иметься только одна числовая форма, всё равно какая. Например, сметана всегда в форме единственного числа, а сливки — множественного. Но разницы, в общем-то, никакой. Да в диалектах часто можно услышать не сливки, а сливок — в единственном числе.

Или, скажем, неприятность и неприятности скорее всего различаются не тем, что неприятность одна, а неприятностей непременно много. Дело в дру­гом: если сказать У меня неприятность, собеседник будет смотреть на вас вы­жидательно, готовый сочувственно выслушать рассказ о ваших злоключени­ях. Если же сказать: У меня неприятности, то продолжение уже не обязатель­но. Человек может таким образом просто пояснять, почему опоздал на работу или не пойдет на банкет. И с другой стороны, продолжением фразы У меня не­приятности может служить и указание всего на одну неприятность, а не толь­ко на целый перечень. У меня неприятности: компьютер сломался. Просто не­приятность здесь — это что-то конкретное, неприятности же — нечто неопре­деленное. Или вот сравним фразы: Какой у тебя план? и Какие у тебя планы? Если я спрашиваю Какой у тебя план?, я исхожу из того, что у собеседника есть в голове последовательность предполагаемых действий, и хочу выяснить, что это за последовательность. Если же я спрашиваю Какие у тебя планы?, я интересу­юсь видами собеседника на будущее в самом общем виде, никаких предвари­тельных гипотез у меня нет: Какие у тебя планы? Может, сходим куда-нибудь?

Теперь вернемся к религиозным чувствам. Многим людям эта формулировка кажется немного странной: сколько, мол, религиозных чувств у человека? Не­которые даже говорят, что защита религиозных чувств — это как защита че- стей и достоинств. Однако множественное число чувства выражает здесь не идею множественности, а скорее идею неопределенности, как в примерах с не­приятностями и планами. Грубо говоря, оскорбить религиозное чувство — зна­чит оскорбить человека в его вере. Точнее, религиозное чувство — это не со­всем вера, а эмоциональное переживание веры или эмоциональная составля­ющая веры. Если же говорится, что человек оскорблен в религиозных чувствах (во множественном числе), это может указывать на очень широкий и неопреде­ленный спектр эмоций. Например, человеку помешали испытывать умиление или усомнились в его моральном превосходстве над иноверцами. Или, скажем, поколебали его вековые предрассудки и суеверия, которые, может, он и не так уж сильно переживал, но которые придавали его жизни простоту и устойчивость.

Вот, например, что пишет нам философ Владимир Соловьев о религиозном чувстве: «Если там, среди представителей просвещения, остаток религиозно­го чувства заставлял его бледнеть от богохульств передового литератора, то тут, в мёртвом доме, это чувство должно было воскреснуть и обновиться под впе­чатлением смиренной и благочестивой веры каторжников» [В. С. Соловьев. Три речи в память Достоевского (1881-1883)].

Весьма показательная история с религиозным чувством произошла в России в начале прошлого века. Великий князь Константин Константинович Романов был, как известно, литератором, подписывавшим свои сочинения К.Р. И вот его драма «Царь иудейский» была запрещена к представлению на театре. По этому поводу есть совершенно замечательное письмо архиепископа Сергия (Страгородского) от 28 июля 1912 года (Русские патриархи ХХ века. Судьбы Отечества и Церкви на страницах архивных документов. Москва. Издательство РАГС. 1999. Стр. 204-205). Автор пишет: «Вашему Императорскому Высочеству благоугод- но было почтить меня письмом по вопросу о разрешении к сценической поста­новке драмы „Царь Иудейский». Святейший Синод обсудил этот вопрос, пришел к заключению, что драма <…> излагает события, которых она касается, с соблю­дением верности евангельскому повествованию и, проникнутая благоговейною настроенностью, может вызвать в душе верующего <…> много высоких, чистых переживаний, способных укрепить его веру и любовь к Пострадавшему за спа­сение мира». Далее говорится о том, что в виде театральной постановки дра­ма произведет на душу зрителя еще более благотворное влияние, однако на­много большим будет вред, ибо драма, «отданная на современные театральные подмостки <…> утратит свой возвышенный, духовный характер, превратившись в обычное театральное лицедейство, при котором главный интерес не в содер­жании, а в том, насколько искусно играет тот или другой актер. Но если религи­озное чувство оскорбляется так называемым театральным чтением и пением в церкви, то тем более оно должно будет возмущаться, когда наивысший пред­мет его благоговения сделается Материалом для сценических опытов заведомых профессиональных лицедеев». И далее есть еще примечательная формулиров­ка: щадя религиозную совесть зрителя. Какой бы странной ни казалась эта ло­гика многим современным людям, особенно с детства привыкшим к прекрасной рок-опере «Jesus Christ Superstar» и выросшим с ее гениальными мелодиями, но, по крайней мере, здесь вполне ясно изложено, каким именно образом постра­дает религиозное чувство: зритель будет развлекаться, отвлекаться, собствен­но религиозное переживание будет перебиваться переживанием эстетическим.

Что же касается представления об оскорблении религиозных чувств, с которым мы сталкиваемся сейчас, боюсь, едва ли кто-то сможет столь же четко очертить круг этих чувств и тех вещей, которые их могут оскорбить. Хитроумный язык на­шел способ дать нам знак, что сейчас речь идет о чем-то другом, хотя и на пер­вый взгляд похожем. Как говорится, то, да не то. 

Связанные статьи

11 комментариев

  1. Ирина, спасибо за интересную точку зрения. Оцените, пожалуйста, вероятность калькирования «Religious Feelings», «Religious Beliefs» из зарубежных массмедиа для описания процессов в нашей стране, насколько вероятно механическое привнесение формы множественного числа без всякого умысла и смены содержения понятия?

  2. Елена, если бы речь шла о том, что на пустом месте вдруг возник закон с той или иной формулировкой, можно было бы говорить о механическом заимствовании. Но с какой бы стати, если в русском языке было свое сочетание, в живую речь начали постоянно калькировать иностранное выражение?
    вообще не стоит преувеличивать роль иностранного влияния. заимствуется то — и в том виде — что нужно самому языку. если ему нужно по-другому, он переделает.

  3. «С какой бы стати, если в русском языке было свое сочетание, в живую речь начали постоянно калькировать иностранное выражение?» — Сплошь и рядом. И эти временные кальки довольно скоро уходят из языка. Но несмотря на эти частные случаи, закон действительно есть )

  4. Но с какой бы стати, если в русском языке было свое сочетание, в живую речь начали постоянно калькировать иностранное выражение?

    Мне кажется, русское сочетание в форме единственного числа было основательно подзабыто за годы советской власти, а вот защита всевозможных «чувств» стала на слуху с тех пор, как СМИ начали рассказывать нам об ужасах западной политкорректности. Так что, я думаю, произошло заимствование понятия, а уж вместе с ним пришла и фраза.

  5. Занимательная статья, в очередной раз подтверждающая живость русского языка, изменчивость смыслов слов и естественную (а порой и искусственную) подмену понятий. В этом ключе напрашивается вопрос к законодателям, защищающих религиозные чувства верующих: почему тогда этим же законом не защищаются религиозные чувства неверующих? Например, моё чувство оскорбляется, когда в школе преподают закон божий (под видом «ну, мы там будем просто рассказывать о православном христианстве»; и почему только о нём?) или за обычное хулиганство (да и хулиганство ли вообще?) сажают в тюрьму! Что будет, например, с людьми, которые проникнут в здание музея и исполнят пару куплетов? И с каких пор внутрисектовые правила распространяются на светское общество? И где объективная грань, определяющая оскорбился верующий или ещё терпит? Давайте уже, за фразу «бога нет» сразу предоставлять человеку возможность это проверить.
    Извините, что в моём коменте было мало лингвистики.

  6. Упоминаемый закон о чувстве или чувствах является провозглашением легитимности цензуры, как это видно из вышеприведённой статьи! А следовательно, он нарушает конституцию РФ, где прямо сказано о категорическом запрете этого образа действия государства. Поэтому, формальный блюститель нашего основного закона своих функций злостно не выполняет. И по его поведению видно, что побуждает нарушать этот закон наших безграмотных законодателей! Ну, а конституционный суд зачем нам в таком случае?

  7. Константин, иногда государственная цензура нужна, чтобы свобода слова не превращалась в словоблудие у людей, у которых самоцензура отсутствует, в силу гипертрофированности самого понятия «свобода слова».

    1. Не-не-не-не-не-не-не! Вот это слово, Денис, «иногда» самое опасное как в математике, так и в законе. Не должно быть двусмысленностей. Иначе это «иногда» превращается (это кстати, лингвистические нюансы) в «всегда» и чиновник, судья как хочет, так и… А отсутствие «самоцензуры» быстро лечится штрафами, сроками и исправительными работами за клевету, навет, оскорбления.

      1. Не лечиться, а более вызывает отторжение. Я наблюдал какой хай подняли, когда вводили ответственность за размещение в СМИ лживой информации. Единственный перефразированный лозунг, витавший в воздухе, был: «Совсем дума обнаглела, запрещает нам врать». А вообще, ответственность прилагается к статье, а статья к нарушению. Т.е. невозможно применить наказание к правонарушителю, не имея описания совершенного им проступка в: ГК, УК и т.п. Собственно, подобного рода ограничения в свободе словоблудия, являются тем самым лекарством для тех, кто считает, что соответствующие статьи Конституции являются основанием писать три буквы на заборе, и что это является их неотъемлемым их правом.

        1. Запретами заборы не очистишь. А просветительство хлопотно, дорого и не в моде нынче. А оскорбиться некоторые прям ищут повод. У них сразу оказывается много попранных чувств: религиознЫе, национальнЫе, патриотическИе, гендернЫе и т.п.

          1. Да, как говорится: «Чисто не там где убирают, а там где не мусорят». За что боролись на то и напоролись. Просвещать не хлопотно, просто оно никому не нужно, все резко «сами с усами» стали. Штаны на лямках, подгузник грязный, а уже права и свободы подавай им: «Учить не смей и пальцем не грози — отгрызу, я либерал у меня и справка есть». Просвещать поздно и бесполезно, либеральный вирус съедает организм, как очередной западный грант — русскую совесть. Рады бы просветиться, да мозг неймёт уже. От того, с одной стороны чувствительные все такие и с другой — дотошные до тупого безобразия в отношении своих прав и свобод. А в целом: «Куда солдата не целый, везде жопа». Ох как поздно просвещать…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *