Я очень люблю биологию, потому что спекуляции с использованием ее понятийного аппарата позволяют обосновать всё что угодно. Гамбургеры с колой — идеальная диета, потому что мозгу нужны белки, холестерин, соль и сахар. Алкоголь нужно употреблять, потому что он препятствует развитию депрессии, и нужно сочетать его с никотином, чтобы кровеносные сосуды не расширялись слишком сильно. Детей нужно рожать от незнакомцев, потому что раз уж у вас с незнакомцем случился внезапный порыв страсти, значит, вам нравится его запах — а это говорит о том, что у вас сильно отличаются гены гистосовместимости и у ребенка будет широкий спектр иммунных реакций. Родившихся детей нужно держать в грязи, чтобы иммунные клетки боролись с ней, а не сосредотачивались на развитии аллергий и аутоиммунных заболеваний.
Все эти утверждения верны, но ненаучны. Я злонамеренно игнорирую контраргументы. Атеросклероз нарушит кровоснабжение мозга, алкоголизм и рак легких — хуже, чем депрессия, незнакомец может вызвать порыв страсти по тысяче разных причин, кроме запаховой привлекательности, а при поедании грязи можно подхватить инфекции, которые окажутся слишком сильным испытанием для иммунной системы ребенка. Но, конечно, без этих уточнений всё кажется намного интереснее. Любое «да, но…» кажется подготовленному читателю самоочевидным, а у неподготовленного вызывает приступ смертной скуки.
Именно в этом — основная проблема популяризации. Новое лекарство от рака, сделанное из оливкового масла, — это прекрасная новость. Она особенно хороша, если не упоминать о том, что эффективная концентрация полифенолов достигается после переработки сотен литров масла и что лекарство в 30% случаев оказывает влияние на белок HER-2, который в свою очередь встречается в 15% случаев рака груди. Задача литературного редактора — в том, чтобы вычеркнуть эти утомительные подробности. Задача научного редактора — в том, чтобы отстоять хотя бы фразу «пока что лекарство действует не во всех случаях» — ее никто не заметит в тексте новости, но зато она послужит оправданием в суде, который инициируют родственники погибших людей, лечивших рак оливковым маслом.
Суда, впрочем, не будет. Во всяком случае, я никогда не слышала о подобных процессах в России. С журналистами судятся политики и звезды шоу-бизнеса, а пациенты этого никогда не делают. Иначе, я полагаю, не процветали бы многочисленные издания, в которых должность научного редактора вообще не предусмотрена, — газета ЗОЖ с ее советами лечить все болезни перекисью водорода (говорят, внутривенно, но сама не читала) или шоу Малахова с его рекомендациями снимать диабетиков с инсулина.
На практике не существует вообще никаких механизмов контроля за правдивостью научно-популярных новостей. Их можно перевирать как угодно, и никому за это ничего не будет. Журналиста может контролировать только редактор — если он есть и если у него хватило образования, чтобы заподозрить неладное, и времени, чтобы разобраться самостоятельно. Редактора не может проконтролировать никто.
Зато после публикации в игру вступает сообщество научных журналистов и примкнувших к ним пишущих ученых. Оно — за исключением вопиющих случаев — игнорирует газету ЗОЖ и шоу Малахова (что с них возьмешь?), зато пристально следит за нормальными изданиями. Стоит только нормальному изданию опростоволоситься (сообщить, например, что «Слово о полку Игореве» написал князь Игорь), как ехидная «Лента.ру» («Газета.ру», блоггеры… ) немедленно публикует критический разбор, и авторам остается только провалиться сквозь землю. Я совершенно уверена, что как только моя научно-популярная программа выдаст в эфир какую-нибудь полную чушь, нас сразу же жестоко засмеют, а лично со мной перестанут дружить. Это, в общем, единственное (не считая морального закона во мне), что заставляет меня перепроверять по три раза все сомнительные места и волноваться из-за корректности каждого упрощения. Любое нормальное животное боится изгнания из стаи — привет биологическим обоснованиям чего угодно.