Новое как с опозданием узнанное старое

Ирина Левонтина
Ирина Левонтина

Есть старый анекдот. Человек в поезде читает книгу, поминутно восклицая: «Ух, ты!», «Вот это да!», «Не может быть!». Наконец кто-то из попутчиков не выдерживает: «Простите, а что это вы такое увлекательное читаете?» Тот показывает обложку: «Орфографический словарь». В последние дни я все время вспоминаю этот анекдот в связи со всенародным обсуждением недавно изданного приказа за подписью министра Фурсенко, в котором перечислены словари, содержащие нормы русского языка «как государственного». Саму историю я уже изложила в колонке от 1 сентября. Я тогда намеренно не вдавалась в лексикографические тонкости, считая важным другое: непонятную процедуру формирования Списка и связанные с нею коррупционные опасности, «непрописанный», как теперь говорят, механизм применения Приказа, неясные правовые последствия изданного документа и т.д. Сами же перечисленные в Приказе словари — что ж, они не лучшие (кроме Грамматического словаря Зализняка, разумеется), но и далеко не худшие. Никакой культурной катастрофы от того, что этими словарями наводнятся все учреждения, не произойдет — хотя вообще-то по-хорошему, если государство так уж хочет, чтобы мы этими словарями руководствовались, ему следовало бы обеспечить бесплатный доступ к их электронным версиям в Интернете для всех желающих. Да кроме того, я бы вполне удовлетворилась, если бы в Приказе была приписка типа «а также все словари, имеющие гриф Российской академии наук». А то непонятно, зачем стране Академия наук, если ей нельзя даже доверить самостоятельно кодифицировать нормы русского языка. Приказ направлен против заполонивших рынок абсолютно «левых» словарей, но в академических-то институтах вроде не совсем лаптем щи хлебают. Ну, можно установить срок годности — скажем, словари, изданные не более 15 лет назад. Хотя, признаться честно, я лично для домашних нужд пользуюсь, например, классическим орфоэпическим словарем под редакцией Р.И. Аванесова, изданным в 1997 г. шестым стереотипным изданием, а вообще-то вышедшим в 1983 г., т.е. более четверти века назад. Ну не так уж стремительно меняются орфоэпические нормы, не стоит преувеличивать. Надеюсь, что огромное количество написанных мною за последние лет 15 текстов о языковых изменениях дает мне право на такое заявление. Конечно, в сложных случаях можно в Интернете или на работе посмотреть, что другие словари пишут. Но таких случаев не так много.

Я бы не стала возвращаться к этой теме, но ежедневно знакомые спрашивают меня: «Ну, и как ты относишься к новым нормам русского языка?» А телевизионные деятели искусств сокрушаются: безграмотность становится нормой! Виной же всему вечные враги человечества — падкие на сенсации журналисты. Думаю, что авторы большинства репортажей не смотрели ни словари из списка, ни более ранние словари. Они пережевывают одни и те же несколько примеров, очевидным образом сообщенные одним лингвистом. И — опять цитирую анекдот — чукча знает этого человека. А что, собственно, должны продемонстрировать эти примеры?

Ах, ужас, теперь допускается кофе не только в мужском, но и в среднем роде! Но откроем тот четвертьвековой давности авторитетный словарь, на который я уже ссылалась. Там уже допускается средний род для слова кофе. Конечно, если в качестве источника сведений об орфоэпии использовать исключительно рекламу кофе, где актер Калныньш с интонацией обольстителя говорит: Только он!.. Но вот, например, покойный академик Топоров считал, что слово кофе должно быть среднего рода и настаивать на мужском роде вопреки системным соображениям и тенденциям развития русского языка — это пустое упрямство снобов. Кстати, помните утесовскую «Песню старого извозчика»: Я ковал тебя отборными подковами / Я пролётку чистым лаком покрывал. / Но метро сверкнул перилами дубовыми, / Сразу всех он седоков околдовал? Теперь уже мало кто знает, что слово метро могло употребляться в мужском роде. Слово кофе, кстати, я сама использую как слово мужского рода — да словари ведь этого и не запрещают, даже рекомендуют. Но дело же не в этом!

Или вот еще. Что за новости — слово йогурт теперь разрешается произносить с ударением на «у» — йогУрт!!! Ха-ха-ха, вот дураки, где это они такое слышали. Подтянем нарукавники, поправим очки и заглянем в аванесовский словарь. Так там допускается только (!) йогУрт. Таково было старое ударение, и именно с таким ударением это слово грамотные люди произносили еще до того, как йогурты появились на отечественных прилавках, это позже оно изменило ударение. Кстати, именно с ударением йогУрт я это слово слышала лет 15 назад от академика Зализняка. Не знаю, как он его сейчас ударяет, а спросить неудобно: за последние дни лингвистов уже совершенно замучили этим йогуртом.

Так что тут, как говорится, либо крест снимите… Что плохо-то — что словарь слишком следует за узусом, соглашаясь на кофе в среднем роде, или что следует за ним недостаточно, сохраняя уже практически вышедший из употребления вариант йогУрт?

Наконец, добил меня всеобщий сарказм по поводу того, что теперь, оказывается, надо писать Интернет с большой буквы. А раньше как надо было? Вот уже больше 10 лет по этому вопросу ведутся ожесточенные дискуссии. Одни издания признают прописную букву, считая Интернет именем собственным, другие публично клянутся использовать только строчную, поскольку с глобальной сетью «на ты» и никакого пиетета перед ней не испытывают. А из собственных имен оно давно перешло в нарицательные, как, скажем, памперс или ксерокс. Артемий Лебедев обливает презрением тех, кто пишет Интернет (мол, прошаренные компьютерщики пишут это слово исключительно со строчной), а весьма «прошаренный» лингвист Михаил Волович, напротив, установил в свое время для Рамблера как раз написание Интернет с большой буквы. В поддержку обеих точек зрения можно приводить аргументы. Если бы спросили меня, то я бы, пожалуй, голосовала за маленькую букву. Но исправно пишу Интернет с большой, поскольку я-то знаю: словарями до сих пор и признавалось только такое написание. Так что впору было бы возмущаться, что лексикографы недостаточно решительно меняют нормы. А то — теперь… оказывается… новые нормы… реформа языка…

А что до того, что безграмотность становится нормой, то да, конечно, это так и есть — не здесь и сейчас, а везде и всегда. Все новое сначала возникает как нарушение, отклонение, вызывая гнев пуристов, и лишь потом постепенно становится нормой. Неужто телевизионные деятели искусств хотели бы говорить на языке XVII века? Или XII? Или?..

Связанные статьи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *