Публикуем еще один критический отзыв на «Материалы и предложения к проекту основ государственной культурной политики». Автор, докт. философ. наук Николай Копосов, в настоящее время преподает в США
Обсуждать так называемые «материалы и предложения» Министерства культуры к проекту основ государственной культурной политики трудно: документ выполнен в жанре служебной записки, поражает убогостью мысли и слога и заставляет вспомнить многочисленные анекдоты о породившем его учреждении, которое в российской традиции прочно ассоциируется с полным отсутствием культуры. И все же Л.С. Клейн прав, призывая обсудить документ: ведь в последние годы в нашей стране самые нелепые предложения легко приобретают силу закона.
Л.С. Клейн указывает на ряд логических противоречий и недостоверных утверждений, из которых исходят анонимные авторы «материалов и предложений». Я хотел бы продолжить его анализ «принципа историзма» и «цивилизационного принципа» в том виде, в каком они сформулированы в документе.
Принцип историзма понимается так: «Культура формируется на протяжении длительного времени в процессе исторического развития, являя собой основу идентичности данной социальной общности».
Это крайне упрощенное понимание историзма, и к тому же спорное. Во-первых, откуда известно, что у общности есть идентичность, и к тому же «одна на всех» членов общности? Что такое идентичность? То же самое, что культура? Тогда культура «являет основу» самоё себя. Или, может быть, идентичность — совокупность отличий данной «общности» от других? Но тогда откуда известно, что именно культура — а не экономика или политика — лежит в основе этих отличий? Взять, например, вороватых и некомпетентных чиновников — они у нас такие потому, что в России такой культурный код (т.е. мы все вороватые и некомпетентные), или потому, что у нас авторитарный режим и не до конца сформированный институт частной собственности? Лично мне ближе второе объяснение. Если же исходить из первого, то с коррупцией бороться не надо. От Красна Солнышка до Сера Солнышка — брали, берем и брать будем. Не нужны нам европейские ценности, правовое государство и прочее психологическое оружие по разложению Святой Руси.
Во-вторых, — возвращаясь к историзму — культура понимается как явление в развитии, что замечательно. Не вполне понятно только, как это сочетается со следующим утверждением: «Циви- лизационное ядро русской (российской) культуры с присущими ей ценностями остаётся неизменным на протяжении всего этого периода» («от Российской империи через СССР к современной Российской Федерации»).
То есть, надо полагать, «процесс развития» закончился, культура сформировалась и меняться не собирается? Это — историзм? Только для тех, кто надеется, что империя незыблема и пребудет вовеки.
Нет уж: если все развивается, то неизменных сущностей нет и быть не может. Нет неподвластной времени «российскости», это исторически изменяющаяся категория. Сегодня российскость одна, а завтра, возможно, уже совсем другая (хорошо бы, если бы демократическая). А развитие, как справедливо подчеркивает Л.С. Клейн, возможно только благодаря наличию в каждой культуре «колебаний, рассеяния, отклонений». Именно так, между прочим, обычно понимался историзм в русской интеллектуальной традиции (например, Шкловским, Тыняновым, Проппом).
Историзм — понятие чрезвычайно широкое. Был историзм Просвещения, историзм немецкой исторической школы, марксистский историзм и т.д. Разница между ними немалая. С авторов служебной записки грех спрашивать, к какой из этих традиций они призывают примкнуть. Я отвечу за них на этот вопрос, но чуть ниже.
Те имена, которые в «материалах и предложениях» названы, — Данилевский, Тойнби, Гумилев, Хантингтон — приведены в разделе о «цивилизацион- ном принципе». Именно их — и только их! — идеи призваны служить теоретическим обоснованием государственной культурной политики. С точки зрения профессионального историка, ни один из этих авторов не принадлежит к числу ученых, идеи которых сохраняют научную актуальность. Многие коллеги скажут, что их работы вообще лежат за пределами науки. Прогресс исторического знания в ХХ веке связан с совершенно другими именами — Блока, Февра, Броделя, Хобсбаума, Томпсона, Козеллека и т.д. По какой причине документ, родившийся в недрах Министерства культуры, игнорирует достижения академической науки и ссылается на, мягко говоря, интеллектуально проблематичных авторов как на главных теоретиков, — абсолютно непонятно. Или, скорее, наоборот: абсолютно понятно, потому что невежество и национализм часто ходят парой.
В заключение — о главном. Та версия историзма, на которую опираются авторы «Предложений», восходит к немецкому романтизму, но полнее всего воплотилась в крайне консервативной прусской исторической школе, отстаивавшей идеи уникальности «немецкой души» и «особого пути» (Sonder— weg) исторического развития Германии. Эта версия была принята на вооружение нацистами. Как известно, Sonderweg прервался 9 мая 1945 года. Связь между идеологией особого пути и «немецкой катастрофой» — самая прямая. От уникальности немецкой души рукой подать до белокурой бестии, а оттуда — до скамьи подсудимых в Нюрнберге. После 1945 года немецкие историки и интеллектуалы предпочитают теорию о «единстве пути развития всех рас, наций и прочих социальных организмов» (каковую отрицают авторы «Предложений»).
Российское славянофильство XIX века — это «перевод с немецкого» (тогдашние славянофилы языками владели). «Россия — не Европа» — перепевы на тему «Германия — не Европа» (или «Германия — не Запад»). Да, да — именно так и выражались немецкие «германофилы» вплоть до упомянутого 1945 года. И русская душа в изображении славянофилов до степени неразличения напоминала немецкую душу: ведь в обоих случаях главным было не походить на бездушных и утилитарных индивидуалистов — англичан, французов и прочих американцев. У немцев — Volk, и у нас — народ, у них — Volksseele, у нас — народная душа, у них — Volksdeutsche, у нас — соотечественники за рубежом, у них — Geistigkeit, у нас — духовность, у них — Gemeinschaft, у нас — община, у них — Boden, у нас — почва, у них — Reich, у нас — держава, у них — Fuhrer, у нас — вождь. И у всех сплошная самобытность.
Имелись, правда, и отличия. У немцев уже в XIX веке был Rechtsstaat, а у нас сих пор нет правового государства.
Зато, к счастью, ни в Германии, ни в России идеологией особого пути дело не исчерпывалось. Германия ей переболела, мы — еще нет. Но пример Германии показывает, какими последствиями чревата эта идеология, как бы ее ни прикрывать историзмом или цивилизационным подходом.
Здравствуйте, профессор, как же быть простым искателям собственной идентичности из постсоветских государств? В своей диссертации «Этнический фактор в политической жизни Кыргызстана» я неоднократно ссылаюсь на А. Тойнби, С. Хантингтона, Л. Гумилева, используя цивилизационный принцип как основополагающий для исследования формирования этнической палитры на территории Кыргызстана. Я согласна с Вами и тоже считаю, что культура — явление динамичное, вбирающее в себя множество из других, но как мне входить в дискуссию о культуре, если мне отбросить знание о культуре (цивилизации) кочевников? И разве нельзя согласиться с утверждением Тойнби, что культура цивилизаций меняется в процессе миграций, экспансий и т.п.? Я также согласна с Л.С. Клейном, что известные культуры передовых народов состоят из потрясающей пестроты элементов разнообразного происхождения. Действительно, современная культура не имеет национальной принадлежности. Но как быть культуре т.н. непередовых народов? Раствориться в океане современной глобальной культуры?
С уважением и искренним стремлением получить Ваши ответы,
Эльмира С. Токтосунова
Дорогая Эльмира,
коль скоро и я задет в Вашем вопросе, отвечу, не дожидаясь ответа Н. Копосова. И Тойнби, и Гумилев, несомненно, мыслители, но скорее философы (историософы), чем собственно историки, если рассматривать историю как науку строгих методов. Цивилизационный принцип, на мой взгляд, это тот же культурный расклад. Под цивилизациями Тойнби и его последователи подразумевают большие культурные блоки, сформированные хозяйственно-экологической и религиозной близостью. Поскольку слово «цивилизация» имеет еще и другие значения (технологическое и аксиологическое), то «цивилизационный принцип» представляется мне неудачным, сбивчивым обозначением.
Утверждение Тойнби, что культура меняется в процессе миграций верно, но очень уж банально. Противоположное утверждение (его придерживался Гумилев) в абсолюте неверно, но в некотором смысле тоже верно: в культуре можно найти некий комплекс устойчивых элементов. Культура «непередовых народов» тоже достаточно пестра по составу, хоть и менее, чем культура развитых наций. А вот сказать, что «современная культура не имеет национальной принадлежности» вряд ли будет правильно. Имеет. Просто нужно различать этнос и нацию и сознавать, что в культуре, кроме национально ограниченных, специфических черт, есть много черт, выбивающихся за национальные границы. «В океане современной глобальной культуры» растворяются все, передовые больше, отстающие — меньше, но все одновременно вырабатывают всё новые специфические черты.
Вот что мне кажется существенным в Вашем вопросе, если глянуть на него в моих позиций. В аспекте идентичности Вам, вероятно, более компетентно ответит Н. Копосов.
Пардон за вмешательство дилетанта. Но мне кажется, надо учитывать фактор масштабов времени. Одно дело, когда мы говорим о культурах в историческом масштабе. Тогда мы явно видим динамику, смешения и все прочее. Но если мы говорим о конкретной культуре «здесь и сейчас», то мы явно увидим конкретную картинку, сложившуюся исторически.
Есть классический школьный опыт в физике. Определенные смолы ведут себя как жидкости, то есть текут, если смотреть в масштабе месяцев. Но в конкретных руках в конкретный момент они ведут себя (в частности ломаются) совершенно как твердое тело.
Замечание Денни. Всё так, но это если мы «говорим о культуре». А если мы исследуем, то выясняем конкретный вопрос — о ее составе, о происхождении ее конкретных элементов и т. п. И вопрос о времени будет решаться конкретно, применительно к задачам исследования. Но исследователи, о которых речь, обычно не выясняли вопросы, а «говорили о культуре» — формировали идеи, соответственно выбирая и подбирая факты.
Уважаемый Лев Самуилович,
благодарю за ответ! В какой-то момент, прочитав Вашу статью, было чувство, что земля уходит из-под ног, было ощущение, что вы критикуете в радикальном национализме представителей цивилизационного подхода (несмотря на то, что понятие «цивилизация» имеет ряд значений в других плоскостях). Ведь Гумилев был и остается духовным отцом в постижении истории для многих моих коллег из государств ЦА. В моем исследовании использован системный подход (элемент компаративизма), потому его утверждение, что изучать историю государства нужно в комплексе «и с высоты птичьего полета, и с верхушки горы, и из мышиной норы», было для меня в качестве девиза, учитывая, как пишет Denny, факторы времени.
Также, для меня крайне интересны труды о постижении истории Тойнби. Конечно же я далеко не историк, но для исследования современных политических процессов нужны инструменты для видения путей развития истории, по крайней мере, на евразийском континенте.
После более вдумчивого прочтения Вашей статьи, я вполне солидарна с Вашим мнением о том, что в основу государственной культурной политики входит вся палитра этнических составляющих (национального?) государства, с учетом современной, если позволите, космополитичной культуры. На кого из историков или культурологов можно опираться для разработки «Материалов»?
С искренней благодарностью,
Эльмира
Статья представляет какой-то курьез. Она никоим образом не относится к циклу Л.С. Клейна о документе о культурной политике, а представляет чистую спекуляцию на заголовке. Ведь можно отталкиваться от чего угодно. Например, что-то такое: «В своей статье Л.С. Клейн неоднократно употребляет союз «и», и я хотел бы подробнее раскрыть проблему, связанную с его происхождением и функционированием в языке…» Ну хочется «профессору из США» поговорить об историзме, так пусть он без привязки к кому бы то ни было пишет об историзме. Только вот про историзм существует достаточно серьезная литература, и по тому сумбуру, каковой представляет уже опубликованная колонка, вряд ли можно было бы ожидать чего-то стоящего и от развернутой статьи проф. Колосова.
Уважаемая Эльвира!
Я думаю, что «духовным отцом в постижении истории» Л. Н. Гумилев «был и остается» для многих коллег «из государств ЦА» всё-таки не без этнического и национального фактора. Несомненно тут сказалась его позиция по вопросу о понимании нашествия кочевников на Русь: что оно не было разрушительным для Руси. Отношение к нему в российской науке далеко не столь благоговейное (при всем уважении к его биографии). Он очень популярен у читаталей-дилетантов, особенно почитается читателями с националистическим уклоном, но с большим скепсисом воспринимается учеными-профессионалами. И тут дело не в национальном факторе (хотя и он имеется). Дело в том, что строгими методами у Гумилева и не пахнет. Его картины истории ближе к мифам. Он был мифотворцем, рядящимся в естествоиспытателя. Хотя отдельные его изыскания очень хороши.
На Ваш вопрос, на кого из из историков или культурологов можно опираться в разработке «Материалов», я бы ответил так: на всех в целом и ни на кого в особенности. Тогда можно составить себе представление о методической строгости оснований, по этому ощущению и судить о состоятельности тех или иных работ. А иначе Вы не перейдете из категории школяров в категорию исследователей, защитите Вы хоть десять диссертаций.
Ну в общем автор чрезвычайно близок к истине. Параллелей развития сегодняшней России и Германии в начале прошлого века слишком много. Сначала гонения на голубых, потом Крым и Украина. А уж эти «материалы и предложения» ну это просто ни в какие ворота.
Страшновато становится.
Лев Самуилович!
Безгранично благодарна за снисхождение отвечать школяру.Склонна считать, что каждый в этом мире достоин стать исследователем, даже не имея элитного научного признания.
Искренне прошу Вашего совета: кого Вы порекомендуете из ученых-профессионалов — историков и культурологов в российской науке.
С уважением,
Эльвира (если Вам угодно так меня называть)
Простите, Эльмира, за то, что допустил ошибку в Вашем имени (оно редкое и похоже на более распространенное). Не возьмусь за сортировку профессионалов: у каждого могут быть свои преимущества и свои недостатки. Всё зависит от темы, аспекта и конкретной работы. Вот излишнюю увлеченность тем или иным исследователем мог бы опротестовать. А имена наиболее интересных Вы знаете лучше меня.
Скажем, я бесконечно уважаю Тишкова и симпатизирую ему. Но с его основной линией по вопросу об этносе не согласен (что и выражал в своих статьях в том же «Троицком варианте», а скоро появится моя «История антропологических учений» — и там об этом есть).
С автором заметки трудно согласиться. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что каждый этнос и нация действительно уникальны, ибо складываются в своих, не повторяющихся нигде более условиях. Иначе этих этносов и наций просто не существовало бы. Если «немецкие историки и интеллектуалы предпочитают теорию о «единстве пути развития всех рас, наций и прочих социальных организмов»», то они впадают в ту же крайность, что и сторонники вульгарно и прямолинейно понимаемого формационного подхода с его пресловутой пятичленкой, которую должны пройти все народы от французов до папуасов. Что действительно едино, так это не пути развития всех наций, а те законы, которыми это развитие управляется. Найти и исследовать эти законы — и есть задача историка.