Четырнадцать евреев?

Лев Клейн
Лев Клейн

Вот уже второй год в Интернете висит и множится статья изра­ильского журналиста, прожи­вающего в России, Алека Эпштейна «Русско-еврейские интеллектуа­лы первого советского поколения: штрихи к портрету». Статья эта опу­бликована в авторитетном журнале НЛО, издаваемом Ириной Прохоро­вой. В этой статье поставлен любо­пытный вопрос — национальная са­моидентичность интеллектуальной верхушки гуманитариев еврейского происхождения в России. Для этой цели отобрано 14 выдающихся гу­манитариев, куда отнесен и я. Тема анализируется по их мемуарам (все они таковые написали) и творчеству.

Ну, оценка веса и значения — дело обычно спорное, но, вероятно, оценка не очень преувеличена, коль скоро многие на слуху, у всех вышли моно­графии и толстые мемуары, которые обратили на себя внимание читате­лей и рецензентов. Что проблема этнического размежевания и нацио­нальной самоидентичности ныне в России достаточно остра, доказывать нет надобности. В этом свете анализ 14 гуманитариев может оказаться интересен многим (не исключая и самих анализируемых — тех, кото­рые еще живы).

Отобранные 14 личностей — это два философа и культуролога (Померанц и Библер), один социальный психолог и философ (Кон), один социолог (Шляпентох), три филолога, изучавших фольклор или литературу (Ефим Эткинд, Ме-летинский и Лотман), один философ и филолог (Пятигорский), один линг­вист (Фрумкина), два историка (Миха­ил Гефтер и Арон Гуревич), один ис­кусствовед (Борис Бернштейн), один востоковед (Фильштинский), один ар­хеолог, культур-антрополог и филолог (Клейн). Из них со многими последний названный (я) знаком шапочно, с Коном дружил, с Гуревичем был в приятель­ской переписке, с Борисом Бернштейном был сокурсником в университе­те. Можно было бы включить сюда еще нескольких человек: историков Р. Ш. Ганелина и Я. С. Лурье, лингвиста-слависта С. Б. Бернштейна, этнографа В. Р. Кабо, археологов Н. Я. Мерперта и М. Б. Рабиновича (все они евреи, все известные ученые, у всех вышли ме­муары — итого 20), но это вряд ли из­менило бы общие выводы.

Алека Эпштейна, давно связавше­го свою судьбу с Израилем, удивило (и, видимо, неприятно удивило) одно обнаруженное им обстоятельство: все означенные лица, не отрицая своего происхождения и не стесняясь его, всё же не исходили в своем пове­дении из еврейской принадлежно­сти, не отождествляли себя с еврей­ством и не связывали своей судьбы с государством Израиль. Они не инте­ресовались еврейской культурой, не говорили на еврейском языке (ни на идише, ни на иврите), и их атеисти­ческие семьи в нескольких поколе­ниях не придерживались иудейской религии. Более того, воспитанные в русской культуре, они явно считали своей родиной Россию, отождествля­ли себя с русским народом и жили его интересами. «В сложном составе их самоидентичности, — пишет Эпштейн, — русская “половина” явно пе­ревешивала еврейскую». Когда чет­веро из них эмигрировали (а с моей добавкой — шестеро), «показательно, что в еврейское государство Израиль не отправился ни один». Франция, Ан­глия, США (и Австралия).

«Зная, что для многих окружающих они, чем бы ни занимались, остава­лись евреями, — пишет Эпштейн, — сами эти люди в своих многочислен­ных интервью и выступлениях, как правило, настаивали на том, что их национальное происхождение — ма­лозначимая деталь, которая почти ни­чего в их жизни не определяла». Он приводит высказывание Померанца: «Я равнодушен к поискам корней, тра­диций и не слишком много думал, отку­да рос, из чего складывался». Эпштейн поражен: «Трудно представить более странные слова в устах выдающегося мыслителя-гуманитария, занимающе­гося философией истории и культуро­логией, чем эти мемуарные размышле­ния Г.С. Померанца». И он завершает: «Анализу этой показательной модели самоотрекающегося комплекса круп­нейших русско-еврейских интеллек­туалов второй половины ХХ века и посвящена эта статья». Эпштейн пер­вым попытался «скомпоновать группо­вой портрет интеллектуальной элиты “шестидесятников” русско-еврейского происхождения (первой когорты, вы­росшей и сформировавшихся уже в послереволюционной, и исключитель­но советской, среде)».

Эпштейн хорошо понимает, что это «самоотречение» не похоже на комплекс «самоненависти» немец­ких и центрально-европейских ев­реев XIX — первой трети ХХ века. Тот возник в условиях внешнего презре­ния и стигматизации, и ситуацию эту хорошо отражает старый еврейский анекдот: еврей принимает крещение, а за этим опасливо следит его еди­ноплеменник, чтобы в случае удачи последовать его примеру. Когда операция закончена, он подходит и спра­шивает: «Ну, как, Хаим?» а тот отве­чает: «Во-первых, я тебе не Хаим, а Иван, а во-вторых, как с тобой раз­говаривать, когда вы, евреи, распяли нашего Христа!» Но в раннесоветское время евреи были, по выражению Эп-штейна, «сверхпредставленной» на­цией в советской элите. Так что это не «самоненависть», это что-то иное.

Сосредоточение инородной этниче­ской группы в верхнем слое городов ча­сто встречается у стратифицированных этносов (норманны и нормандцы в Ан­глии, булгары-тюрки в Болгарии, арабы в Испании) и постоянно повторяется в истории России. До советских евреев это были немцы, к которым принадле­жали сами Романовы и значительная часть чиновной знати и ученой бра­тии, до немцев — поляки, одно время сидевшие в Кремле, до поляков — та­тары (значительная часть дворянства восходит к татарским родам), до татар — варяги-скандинавы (Рюриковичи) и гре­ки (первые иерархи церкви). Обычно это кончалось одинаково: инородные включения либо выбрасывались, либо через несколько поколений растворя­лись в местном населении. Религиозный барьер и расовые различия служили тормозящим фактором для растворе­ния, также замедляло процесс неред­кое поселение инородцев отдельны­ми анклавами, изоляция от среды. Но эти факторы всегда были временными. С прогрессом слабела религия, таяли анклавы, уравнивались расы. Барьеры падали, инородцы становились сопле­менниками. Только фамилии некото­рое время еще напоминали о былом происхождении: в России вдруг выны­ривали Фонвизины, Аксаковы, Ахмато­вы, Бианки, Пиотровские, Лермонтовы, Дали. Все они русские. А Басилашвили и Сванидзе — что, не русские? А Цой и Ким? А отец Мень?

О своих 14 героях Эпштейн пишет, что все они родились не в местечках «черты оседлости». Оттуда ушли уже их родители, а у многих уже дедуш­ки с бабушками. Мои далекие пред­ки со стороны отца были «балагулами» — еврейскими ямщиками, ездили по дорогам, связывавшим Варшаву с Москвой и Петербургом во времена Наполеона. В семье хранились пре­дания о том времени. Якобы под Мо­сквой прадед моего прадеда встретил отступавшие наполеоновские войска, и солдаты его спросили: “Jud’, ist es noch weit nach Petersburg?” («Еврей, далеко ли еще до Петербурга?»). Это мне рас­сказывал дед, сам дослужив­шийся в царской армии только до ефрейтора. Я в дет­стве считал это байками: при чем тут Петербург и почему вопрос был по-немецки? Но, учась на истфаке, понял, что байка очень похожа на истину: в составе наполеоновских войск было много немецких отрядов, а при от­ступлении императором был издан приказ не о бегстве, а о наступлении на Петербург!

Так что предки моего отца издав­на были связаны со столицами, а дед со стороны матери был купцом пер­вой гильдии и крупным домовладель­цем в Витебске. Отец недаром про­вел гражданскую войну деникинским офицером: ему было что защищать. Но в советское время «военспецы» были нужны, и отцу не вспоминали его белогвардейское прошлое. Всю жизнь он оставался беспартийным и был директором медицинских учреж­дений, во время Отечественной вой­ны — руководил госпиталями (ре­прессии обрушились на него уже по «еврейскому вопросу» — в связи с Делом врачей-вредителей, и то под самый конец Дела, так что аресто­вать его уже не успели).

Почти у всех остальных героев Эпштейна та же картина: высшее об­разование получили уже родители, были они служащими среднего эше­лона, а сами герои учились в столич­ных вузах. «Кухаркиных детей» сре­ди них не было. По академической карьере они превзошли своих роди­телей, но Эпштейн с некоторым зло­радством отмечает, что никто из них, несмотря на свои выдающиеся науч­ные достижения, признанные в мире, не получил высшего академического статуса — ни Лотман, ни Кон, ни Гуревич, ни Пятигорский и т. д., «для всех докторские корочки остались преде­лом статусного роста, хотя некоторые не получили и их», никому не было доверено руководство крупным на­учным учреждением — «все они не были ни ректорами, ни деканами, ни директорами академических инсти­тутов». В жизни каждого был период гонений и тягот, изгнания на задвор­ки науки, и именно из-за их «пятого пункта» в паспорте.

Тут есть преувеличение. Были и в гу­манитарном знании евреи-академики (Минц, Бонгард-Левин и др.), были жестокие гонения и на чисто рус­скую интеллигенцию (один акаде­мик Лихачев, другой академик Ли­хачев, Флоренский, Жуков и тысячи других). Но верно, что все 14 имели большие трудности в продвижении.

Эпштейн подчеркивает, что для всех 14 родным языком был русский. Уже в доме деда (!) Пятигорского запре­щалось говорить на идише. Я бы до­бавил к этому следующее: многие из 14 не просто владеют отличным рус­ским языком — это нынче неудиви­тельно. Ведь разве вы не заметили, что сейчас в России с еврейским ак­центом говорят только антисемиты, желая передразнивать евреев? Из евреев — никто. А из этих 14 у мно­гих русский язык — не просто соот­ветствующий норме, а богатейший и образцовый.

От религии еврейская по происхо­ждению интеллигенция России так­же отказалась давно. У меня лично уже дед со стороны отца в XIX веке был неверующим и был отлучен от синагоги. Дед со стороны мате­ри был набожным, и для него в се­мье держали специальный шкаф с посудой, чтобы он не осквернился, но он всё равно, приходя в гости и садясь за стол, ничего из подан­ных яств не ел, а доставал из кар­мана конфеты, жевал сам и угощал детей. Сам я ни разу в своей дол­гой жизни в синагоге не был. Для некоторых евреев синагога ста­ла просто очагом сохранения эт­нической идентичности в период государственного антисемитизма и средством протеста (как для многих русских — православие). Эпштейн приводит характерные слова Поме­ранца: «Среди моих знакомых есть старые интеллигенты, сохранившие верность православию; ни одного — сохранившего верность иудаизму. Образованные евреи сплошь ста­ли атеистами, а когда их захваты­вала встречная волна возвраще­ния к вере — попадали в орбиту христианства».

По мнению Эпштейна, «самим кос­мополитически настроенным уче­ным еврейского происхождения было важно доказать “граду и миру”, что они принадлежат к человечеству в значительно большей мере, чем к своему народу». Они не занимались иудаикой, не очень интересовались прошлым своего народа, свое ев­рейство ощущали лишь при встре­че с проявлениями антисемитизма. По словам сына, М. Я. Гефтер даже теоретически не хотел рассматривать возможность эмиграции. «Об эмиграции никогда речи не было. Он был человеком гиперроссий­ским. Человеком абсолютно рус­ской культуры и русского языка. Россия для него была предметом всего его интеллектуального и ду­шевного интереса … фокусом всех проблем всемирной истории. Как движется история, чем, что с людь­ми происходит — он понимал че­рез Россию».

Этому Эпштейн противопоставля­ет жизненную реальность. «Реалии Холокоста, а позднее — государ­ственный запрет на увековече­ние памяти жертв стали для мно­гих, как им казалось, “переставших быть евреями” евреев тем зерка­лом, в котором они неожиданно увидели, какими их видит их окру­жение … Постепенно пришло осо­знание того, что уйти от своего ев­рейства труднее, чем это казалось изначально».

Несмотря на некоторый подъем в 90-е годы — рост изданий, популяр­ность, даже получение некоторых бо­лее заметных постов, Эпштейн пола­гает, что это всё было непрочным и сугубо временным. По его мнению, популярность всех этих мыслителей к концу первого десятилетия 2000-х пошла на спад. «По большей части и в 1990-е, и в 2000-е годы эти авторы развивали умеренно-либеральные, гу­манистические, сциентистские идеи, сформированные ими “в окрестно­стях” диссидентского движения в пе­риод брежневского застоя. Их про­должали читать люди с менталитетом “шестидесятников”, но в обществен­ной полемике даже на (условно го­воря) либеральном фланге в горба­чевскую, ельцинскую и путинскую эпохи доминировали совершенно другие голоса».

Ну, я хотел бы отметить, что в моей научной деятельности попу­лярность среди околонаучной пу­блики, хотя и приятна, но главным критерием самооценки и ориенти­ром не является. В науке же я ощу­щаю не спад, а, наоборот, признание и рост моих идей. Я могу ошибаться, но вроде и сторонние наблюдате­ли это подтверждают. Думаю, то же касается и других ученых, оказав­шихся «в списке Эпштейна».

Теперь о главной идее статьи Эпштейна. Идея эта важна не только при анализе еврейского вопроса. В аналогичном положении оказы­ваются русифицированные грузи­ны, армяне, немцы, поляки, укра­инцы, расселившиеся по России татары, корейцы, да и расселя­ющиеся ныне таджики, молда­ване и т. д.

Эпштейн сетует по поводу нашего самоотречения, нашего отказа вер­нуться в лоно «своего» народа. Мне кажется, здесь у него ошибка опре­деления. Если определять народ по биологическому происхождению, по расе, тогда всё так. Тогда прав он и правы те антисемиты, которые на­строены против того, чтобы при­знавать нас соотечественниками. Если же определять этнос по язы­ку, культуре и самосознанию, то мы должны признать себя результатом ассимиляции. Можно осуждать или не осуждать ассимиляцию инородцев средой, основным населением, но она есть реальность. Она обыч­но протекает в течение ряда поко­лений, какие-то ранние поколения, еще явно евреи, следующие, испы­тав влияния среды, становятся всё более русскими, и за каким-то пре­делом переход осуществлен. Оста­ется всё меньше следов еврейско­го происхождения.

Мне кажется, что к числу таких ас­симилированных евреев принадле­жит и сам Алек Эпштейн. Он давно стал израильтянином, но прожива­ет в России, пишет о России, живет ее ситуациями.

Полагаю, что большинство ны­нешних евреев в России представ­ляет собой не отдельный этнос, а нечто вроде касты внутри русского народа. Их отличают от остально­го русского населения только узна­ваемые (и то не всегда) фамилии, предпочитаемые профессии и фи­зические особенности.

Самоотречение? Но я ни от чего не отрекался, я таким воспитан. Я здесь рожден, здесь много поколений жили мои предки. Я не православный и не иудей. Но вопреки утверждениям РПЦ, большинство образованного русско­го народа далеко от православия, по крайней мере в официально декла­рируемых формах. Отречением для меня был бы отказ от русского язы­ка, русской культуры, русской судь­бы. Вернуться к своим истокам? Мои культурные истоки здесь, а к биоло­гическим истокам возвращаться что-то не хочется — так можно очень да­леко зайти.

Связанные статьи

13 комментариев

  1. Объяснение обсуждаемого феномена, по-моему, очень простое.
    Еврейская культура пережила века, потому что была достаточно замкнута. Век от века она поддерживала существование еврейского этноса. И век от века от нее откалывались люди, которые выбирали путь ассимиляции.
    Выдающиеся ученые происходят из ассимилированных, причем не внешне, а внутренне, по настоящему ассимилированных евреев, иначе бы не стали они выдающимися учеными, не вышли бы за рамки, задаваемые еврейской идентичностью.
    В христианстве это называется линией Петра (на замыкание внутри этнической общности) и линией Павла (экуменичной). Мировой религией христианство сделал Павел.

  2. Очень странная позиция, мне кажется. Смотрите сами, в России были «в почете» варяги, монголы, немцы и несть им числа. Но как народы они остались, как, скажем, монголы, хоть пришельцы и полностью растворились в русской среде. Ведь это была лишь небольшая часть этих народов. Евреи же, ассимилируясь во всех странах проживания, исчезли бы как народ, если бы не Израиль, построенный секулярными сионистами. Если же следовать позиции уважаемого д-ра Клейна, останутся на Земле, не говоря о китайцах, немцы, французы, даже чукчи с эскимосами, а о евреях будут вспоминать как о шумерах: вот, дескать, был такой народ, что-то там придумал, чего другие не сразу и поняли, но от них остались лишь обрывки их Торы, да и то сфальсифицированные.

  3. Мне кажется, Марк Шлянкевич смешивает два явления: судьбу народа и судьбу его отдельных представителей. Я полон уважения и симпатии к тем евреям, которые в чрезвычайно трудных условиях создали государство Израиль, ставшее оплотом европейской цивилизации на Ближнем Востоке. Но я хорошо понимаю и тех евреев, которые в разные времена в диаспоре выходили из еврейства и принимали язык и культуру окрестного населения, сначала как вторую натуру, затем как первую и единственную. Я сам принадлежу к потомкам таких евреев. Между прочим, от таких евреев ведет свое происхождение христианство. О них верно подметил Дмитрий Шабанов — это линия апостола Павла. Так что сказать, что от них ничего не остается, никак нельзя. Можно целую энциклопедию создать, перечисляя еврейские вклады в русскую культуру, науку, искусство, да и политику. Это можно по-разному оценивать, но это факты. Даже если бы государство Израиль враз исчезло (чего страстно желает президент Ирана и кое-кто еще), то во всех ведущих современных народах остается жить что-то от еврейства. Впрочем, и от шумеров тоже. Это неустранимо.
    С осознанием грозящих всему человечеству глобальных и космических опасностей, каждый из нас всё больше понимает, что является прежде всего гражданином мира, а уж потом русским, евреем или нганасаном. Возможно, евреи диаспоры почувствовали это раньше других.

    1. Я всё-таки хочу понять: о чём мы дискутируем?
      Мой отец чуваш, мать русская.
      «Чистокровные» русские считают меня «чувашлёнком», хотя я ни слова не знаю по чувашски.
      Чуваши считают своим.
      Кем себя ощущаю?
      Русским чувашином.
      И насмешливо посылаю подальше всех «чистокровных» русаков.
      Вопрос:что мешает еврею ощущать себя русским евреем-если ему это нравится?
      Лично меня этот вопрос вообще не занимает.
      А Вас?

  4. «Я полон уважения и симпатии к тем евреям, которые в чрезвычайно трудных условиях создали государство Израиль, ставшее оплотом европейской цивилизации на Ближнем Востоке.»
    Вот главный тезис.
    Главное-европейская цивилизация.
    Ну, а тем, кому хочется быть евреем-да ради Бога!
    Согласитесь, что ни одному из евреев не придёт в голову ассимилировать меня, русского христианина, с евреями Израиля.
    Если они не мешают мне быть тем, кем я быть хочу-почему я должен относиться к ним иначе?
    Пусть каждый будет тем, кем ему хочется, но никогда не забывает о принципе цивилизации-не твори зло.
    О чём спорим, люди?

  5. Хмельникову.

    Увы, спорить есть о чем. Дело не в индивидуальном ощущении (кем я себя считаю – русским, евреем или чувашом), а в том, кем я на деле являюсь (и по каким критериям), а главное – кем меня считает среда. Индивидуальное самоощущение зависит прежде всего от личных особенностей – насколько человек самоуверен и самодостаточен. А вот его социальное положение зависит главным образом от общественного мнения и от властных установок.

    Пять лет я проходил единственным представителем странной национальности: паспортист по ошибке записал мне в пятый пункт «учащийся». Зато в графу «социальное положение» он мне закатал «еврей», и тут ошибки не было.

    Вот вам 14 (или 20) русских гуманитариев еврейского происхождения. По самоощущению и ряду других критериев они русские. А по социальному положению – евреи. Какая-то часть населения считает их чужаками, инородцами, соответственно, ревностно относится к их успехам, с особым злорадством выискивает их недостатки, не желает за них голосовать, отказывается слушать от них критику (русофобы!) и т. д.

    А есть ведь еще и реальные отличия от «коренных» конкурентов, дающие некоторые преимущества, – по семейным традициям эти «некоренные» часто более интенсивно учились, лучше владеют русским языком, а другие – математикой, они – более успешные конкуренты. Их происхождение – единственное, что конкуренты могут вменить им в вину. И с запалом вменяют. Даже тем, которые к ним не принадлежат (Ельцину, Чубайсу).

    В глубине подсознания (а иногда и сознания) за этим стоит убежденность в превосходстве арийской расы или упование на такое превосходство. Отсюда увлеченность гаплогруппой R1a1, лимоновское нежелание отдавать за рубеж «беленьких и голубоглазеньких», Лебедев как порождение Жириновского и т. д.

    В еврейской версии это выделение просто более наглядно, но оно касается и других новообразований внутри русского народа – русских немецкого, польского, татарского, грузинского, армянского и иного происхождения. Особенно когда речь идет о формировании элиты. Между тем, у многих народов элита содержит особенно много инородных включений. Напомню вам, что во главе Британской империи в пору ее наибольшего могущества стоял еврей (Дизраэли), во главе российской – грузин (каким бы он ни был). Францию недавно возглавлял венгр, а США и сейчас – мулат.

    Дискуссия об этом.

    1. Прежде всего, спасибо за ответ.
      Теперь по существу.
      Совершенно согласен с тем, что влияние на самоощущение человека среды очень велико.
      Вместе с тем, полагаю, что мулат, стоящий во главе Америки, ощущает себя обычным американцем.
      Во главе СССР в период его наивысшего могущества стоял грузин, относящий себя по менталитету к русской культуре.
      Полагаю, что вполне может быть такое понятие-русский еврей.
      Еврей, считающий себя русским.
      И что в этом неприемлемо?
      Я,например, считаю, что если когда-либо во главе России встанет российский дизраэли, это будет счастьем для стране-её процветание будет обеспечено.
      Разве нет?:)

      1. Я жду возражений либо согласия, г-н ЛСК.
        Иль полагаете, что молчание-знак согласия?:)

        1. Я-то с Вами согласен, но боюсь, что не такая уж малая часть населения России не согласна. В этом суть проблемы. Есть среди них такие, кто считает, что мулат втайне всё-таки опасен для белого большинства Америки, Дизраэли был проводником воли жидо-массонских заправил мира, а 14 или 20 евреев только притворяются русскими, работающими на благо русской культуры, а на деле так и норовят ослабить и унизить русский народ. Да, таких юдофобов не очень много, но много таких, кто, как один профессор, с которым я говорил откровенно. Когда я спросил его почему он всё ругает профессора П1, но готов сотрудничать с профессором П2, в основном не лучше того (у обоих случайно фамилия на букву П.). Мой собеседник ответил: «П2, конечно, мерзавец, но он свой мерзавец, а у П1 даже фамилия чуждо звучит». К этой биологической ксенофобии подверстываются уже исторические оправдания. Я думаю, что для многих так настроенных обитателей нашей страны мой акцент на доминировании русской составляющей в психике большинства русских гуманитариев еврейского происхождения будет неожиданным и заставит призадуматься.

          1. Я, окровенно говоря, надеялся, что для Вас мнение, простите, дураков, не будет определяющим.
            Главная для меня мысль-евреи принесли в Израиль европейские ценности.
            Всё остальное-мура.

            1. К сожалению, в этнических отношениях решения принимаются не умом, а чувством, а ум их обслуживает. Изучая общественное мнение, мы не можем просто разделить своих респондентов на умных и глупых: умные — те, кто дает угодные нам ответы, а дураки — все остальные. Между тем, мы живем в социальной среде, и очень многое в нашей жизни от нее зависит. Нужно изучать объективную картину общественных настроений и причины их такого, а не иного распределения. Деление на умных и глупых — очень сильное упрощение.

              1. «Деление на умных и глупых — очень сильное упрощение.»
                Совершенно верно.
                На мой взгляд, всё дело в обыкновенном неприятии непривычных истин.
                Ну что необычного в том, что у евреев принято более добросовестно учиться, чем у нас, беспечных русаков?
                Ну, есть в России такая прослойка, русские евреи называется.
                И что?
                Они от этого менее русские, что-ли?
                Если же евреям, в том числе русским, хочется жить по европейским ценностям возле горы Сион-в чём беда-то?
                Страна признана ООН, в ней верховенство закона над идеологиями-что ещё надо?
                Нам бы перенять этот принцип.
                Нет, пыжимся…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *