Битва тигра с буйволом в тропическом лесу» (картина Анри Руссо) на обложке. Молодой рыщущий тигр — вот он, буйвола нужно искать. С кем битва-то?
В Курске вышла живая книга «Этика и психология науки» (Щавелёв, 2010), которую интересно читать, — книга для вступающих в науку. Вышла смехотворным тиражом в 300 экземпляров, напечатанная мелким шрифтом — неудобно для чтения. Книг на эту тему у нас чрезвычайно мало, а написанных живо — и вовсе нет. Книга аттестована как «Учебное пособие для аспирантов и соискателей ученой степени к экзамену кандидатского минимума». Учитывая ворох проблем, этических и психологических, встающих ныне перед вступающими на тонущий корабль русской науки, книга чрезвычайно злободневна и абсолютно необходима.
Автор этой книги Сергей Павлович Щавелёв — дважды доктор наук (исторических и философских), а работает заведующим кафедрой философии в медицинском вузе. Он- автор полутора десятков монографий, большей частью краеведческих, а я его заприметил давно как биографа дореволюционного курского археолога Д. Я. Самоквасова (одна из монографий). Еще больше он заинтересовал меня как ученик (в историографии) и завзятый сторонник знаменитого археолога А. А. Формозова (см. в ТрВ № 10 (54), с. 14 — «Два скандала в археологии»), ставший его поверенным и издателем. Формозов в последних своих книгах выступил против того, что он считал разложением и загниванием отечественной науки, не останавливаясь перед конкретным разбором неблаговидных поступков и качеств ее виднейших представителей,- сервилизма, лизоблюдства, цинического угодничества, фаворитизма, самодурских замашек и многого другого. То, что не удавалось издать в Москве, Щавелёв издал в Курске. Книга самого Щавелёва посвящена Формозову и открывается его портретом.
Щавелёв менее категоричен, чем Формозов, не так задевает конкретных лиц (хотя примеров в книге много), но о бедах и пороках нашей науки он пишет откровенно и жестко. В книге больше 40 небольших глав, не объединенных в группы, но если присмотреться, то можно заметить в ней три основные части. Первая часть, состоящая из более полутора десятков глав, посвящена выбору профессии ученого (сюда относятся такие главы, как «Кого считать ученым?», «Мотивация научной работы», «Самоучки в науке», «Профессионалы и любители», «Учитель и ученики» и др.). Вторую часть составляют тоже около полутора десятков глав о науке вообще («Научные школы», «Ученый и власть», «Национализм или космополитизм?», «Измерение вклада России в мировую науку» и т. п.). Третью часть, поменьше, составляют главы о культурном и общечеловеческом облике ученого (о режиме дня, хобби, внешнем виде, «стимуляторах» — алкоголе и т. п.).
Щавелёв умело находит у корифеев науки афористически отчеканенные идеи и остроты и вставляет их в ткань повествования. Большей частью метко подобранные эпиграфы из литературных произведений придают мыслям второе измерение. Он и сам пишет просто и афористично, его приятно цитировать. Отлично изложена проблема соотношения науки с религией.
Для молодежи он рисует истинную картину науки, в которой им предстоит работать — мизерное финансирование (в десятки раз меньшее, чем на Западе), массовое обнищание ученых, вымывание молодежи из науки, неудержимое старение всей науки и естественная убыль стариков, распад целых направлений и школ без преемников, заполнение мест середнячками (в лучшем случае) и проходимцами. Его оптимистический вывод «краха науки я не предвижу» (с. 32) не вяжется с этой картиной. Разве что если иметь в виду науку в мировом масштабе.
В общем Щавелёв не заманивает молодежь сладкими байками о великих ученых, белых и пушистых. Ученые — такие же люди, с таким же балансом достоинств и недостатков — тщеславие, зависть, корысть. За место под солнцем предстоит бороться — даже больше, чем везде. Реалистично изложена проблема «утечки мозгов» из России — глава «Уехать? Остаться? Вернуться?». Отмечая мафиозный принцип руководства наукой, убивающий в зародыше все меры правительства по приманиванию эмигрировавших и состоявшихся на Западе ученых, Щавелёв пишет: «Из такой науки всегда будут бежать те, кто по возрасту и способностям способен к побегу; в такую науку беглецы никогда не вернутся» (с. 40).
Не скажу, что автор решил все проблемы, некоторые изложены скороговоркой. Но поставлены почти все. И показана их сложность. А знаешь проблемы — уже наполовину вооружен.
Есть места в книге, с которыми я не согласен. В список повинных в прислужничестве порочной власти наряду с Лени Рифеншталь (музой фюрера), Кнутом Гамсуном (коллаборационистом) и Мартином Хайдеггером (погромные речи, доносы на коллег) включен этолог и врач вермахта Конрад Лоренц-за «преувеличение звериных черт в человеке» (с. 194). В этом в советское время обвиняли всю этологию человека. Но если отмечено «преувеличение», то не укажет ли Щавелёв норму?
Говоря о практической медицине, что она располагается где-то между наукой, искусством и ремеслом, Щавелёв мотивирует это тем, что «науку не интересуют исключения, все единичное, неповторимое, а любой пациент, как известно, атипичен.» (с. 232). Но тогда и история — не наука, и география, и искусствоведение, и вообще все науки, которые Конт относил к конкретным, а неокантианцы — к идиографическим. И мы вольемся в англоязычную традицию, по которой sciences — это только точные, номотетические науки.
В связи с нынешними национальными столкновениями в России и ностальгией властей по интернациональному единству в Советском Союзе очень любопытно замечание Щавелёва, что «в позднем СССР «партии» составлялись нередко по национальному принципу. Русские профессора были не прочь «пощипать» аспирантов евреев; научные руководители этих последних- допустим, какие-нибудь Штоффы или Каганы — могли в ответ «прижать» учеников Ивановых да Петровых» (с. 217). По этому поводу в предпосланной рецензии молодого доцента Д. И. Кузнецова отмечено, что одну из национальных группировок Щавелёв иллюстрирует фольклорными абстракциями («Ивановы, Петровы, Сидоровы»), а другую вполне реальными персоналиями («Штоффы, Каганы, Свидерские»), что «не вполне корректно» (с. 13).
Эта рецензия показывает, что вначале пассаж был полнее, он подсокращен, но не убран, очевидно, будучи чем-то дорог автору. Мое возражение касается не формы («не вполне корректно»), а содержания, сути. Я долго был близок со многими философами Петербургского университета, а несколько лет и работал на философском факультете. Свидерского я не знал лично, знал, что он фронтовик, что его несколько раз изгоняли с факультета за грехи против идеологии, и даже не подозревал, что он еврей. А вот Штоффа и Кагана я знал лично. У первого жена была известным археологом, а со вторым мы проводили совместные конференции по проблемам классификации. Книгу первого я до сих пор считаю непревзойденным у нас учебником по методологии науки, а со вторым мы часто спорили, но уважительно.
Что я точно могу сказать — никакой группировки Каган, Штофф и Свидерский не составляли. Они были весьма далеки друг от друга. «Партию» они составляли только в воспаленном воображении тех «черных полковников» на факультете (эти-то составляли «партию»), о которых писал в своих воспоминаниях М. С. Каган (2005), — реакционеров и антисемитов. Их цель была изгнать с философского факультета «евреев и интеллигентов». А к числу этих «черных полковников» принадлежал и руководитель аспиранта Щавелёва на факультете Геннадий Алексеевич Подкорытов, хотя он и был из них наиболее умеренным и вменяемым. Щавелёв был со своим шефом весьма близок (с. 252-253) и воспринимал тогда мир его глазами. А в глазах антисемитов всегда большое место занимает еврейская мафия, еврейская взаимопомощь — убеждение, что евреи всегда тянут друг друга наверх и на этом, мол, основаны их успехи. Что-то от этого представления у Щавелёва осталось.
Подобных слабостей в книге мало, они не отменяют общей оценки книги как очень полезной. Оригинально сгруппирована библиография. «Официально рекомендуемой литературе» предшествует небольшой раздел «Субъективно избранная автором литература». В примечании поясняется: «Именно эти книги произвели на автора пособия наибольшее впечатление — я читал и перечитывал их с увлечением, они побудили меня написать настоящее пособие» (с. 293). Отмечая «падение престижа профессии ниже «общего плинтуса»», Щавелёв пишет: «Поживем — увидим: что станет с нашей профессией в будущем. Но мы-то ей не изменим. Скорее сдохнем. А на наше место придут другие фанатики. Что будет с ними, я не знаю» (с. 202). Честно.
Каган М. С. 2005. О времени, о людях, о себе. Санкт-Петербург, Петрополис. Клейн Л. С. 2010. Воевода археологии. — Технология власти-2. Нестор № 14: 223-237.
Щавелев С. П. 2010. Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки. Учебное пособие для аспирантов и соискателей ученой степени… Курск, Госмедуниверситет.